Почему Бог выбрал эту обезьяну - свящ. Антоний Лакирев

социального и эмоционального интеллекта. Но эти отношения — двусторонние; не только дети учатся у родителей, но и отношение родителей к ним и к друг другу становятся более личностным. Это также ведет к преобладанию социальной моногамии.

Социальные взаимодействия позитивного типа вообще сыграли громадную роль в нашей эволюции. Для репродуктивной сферы это также оказалось многообещающим. Если на фоне общего снижения внутригрупповой агрессии образуются пары, связанные и дружелюбием, и сексом, и заботой о пропитании потомства, это довольно быстро дает значительные преимущества. Чем более стабильным и постоянным оказывается поток ресурсов, которые вкладывают в вскармливание оба (а не один) родителя, тем выше вероятность выживания этого потомства. Следовательно, те комплексы генов39, которые благоприятствуют более прочным и длительным парным связям, будут распространяться в популяции. Собственно, так работает эффект Болдуина, сформулированный применительно к другим поведенческим особенностям: адаптивные преимущества, которые дает определенное поведение, запускают естественный отбор на предрасположенность к такому поведению, особенно если само поведение является «культурным» приобретением, а не формируется под жестким генетическим контролем.

Обратим внимание читателя, что генетическая предрасположенность к моногамному поведению и генетическая предопределенность последнего — далеко не одно и то же. У лебедей и некоторых других птиц, да и у некоторых млекопитающих тоже, пары образуются на всю жизнь, и такая моногамия как раз определяется генетически. И поэтому у лебедей нет проблемы разводов и супружеской неверности — сомневаюсь, что здесь возможна и проблема неразделенной любви. Генетически определенные нейрофизиологические механизмы40 приводят к тому, что раз образовавшись, пара уже не разрушается, «пока смерть не разлучит нас»41. Если бы Господь сотворил нас из лебедей, было бы бессмысленно говорить «что Бог соединил, того лебедь да не разлучает». Он и не может разлучить… А генетически обусловленная предрасположенность предполагает хоть какую-то степень свободы. Даже если вы предрасположены к определенному типу поведения, практикуете ли вы его — плод вашего выбора и ваша моральная ответственность перед собой, перед партнером и перед Создателем. Предрасположенность к моногамии нам, надо полагать, дана — или при желании можно сказать, что Создатель выбрал наш вид в том числе и потому, что такая возможность у нас появилась. Но это не делает нас автоматами, сохраняя пространство свободы и ответственности. Что ж, никто так не уважает чужую свободу, как Господь Бог наш.

Так или иначе, отбор на предрасположенность к моногамному поведению сказанным не ограничивается. Соотношение особенных отношений внутри конкретной пары, отличающихся от других социальных отношений, и заботы о партнере и общем потомстве требует уверенности самца в том, что дети — действительно его, а не залетного молодца из соседнего племени. Кроме того, если воспользоваться формулой «секс в обмен на пищу», то этот секс должен быть постоянным, а не случаться раз в три-четыре года, когда после очередного выкармливания наступит овуляция. И если время овуляции легко бесспорно определить по внешним признакам, как у шимпанзе, и в это время произвести необходимое репродуктивное действие, то зачем обращать внимание на партнера в другое время? Учтем еще, что внешние признаки овуляции видят все самцы в группе и справиться с ними для прото-моногамного самца будет крайне трудно.

Одним словом, значимые адаптивные преимущества будут получать самки (м. б. уже женщины), у которых момент наступления овуляции не выражен внешне. Партнеры тех самок/женщин, про которых невозможно понять, овулируют они или нет, скорее всего, будут приносить пищу (и получать желаемый секс без гарантии репродукции) регулярно в течение длительного времени помимо выкармливания потомства. Тем временем другие самцы группы будут обращать внимания на конкретную чужую самку намного меньше: кто ее разберет, есть ли смысл с ней спариваться?

В результате рожденное парой потомство самец/мужчина будет с высокой вероятностью считать своим. Те, для кого это окажется важным модулятором поведения — т. е. те, кто будет кормить или хотя бы подкармливать беременную самку и детеныша, получат преимущество перед теми, кто сразу после случки удерет в кусты, как шимпанзе, и сделает вид, что он тут ни при чем.

И вот тут вступают в дело еще два важных фактора: половой отбор и социальное доверие.

Более простые версии естественного отбора, неплохо работающие на более простых животных или ветроопыляемых растениях, предполагают, что соединение яйцеклетки со сперматозоидом — дело случая, и все возможные варианты равновероятны. В случае млекопитающих (да и птиц) это, мягко говоря, не всегда так. Есть предпочтения: самки по тем или иным причинам склонны выбирать в качестве отцов своего потомства не любого самца, да и самцы тоже не всегда увязываются за любой юбкой (особенно если они вкладывают в воспитание потомства значительные усилия и ресурсы). Во всяком случае, у гоминид, насколько можно судить, последнее слово чаще остается за самкой — что бы ни думали об этом самовлюбленные самцы нашего вида. И если самки будут последовательно предпочитать кучерявых блондинчиков, через несколько поколений больше никого и не останется.

Мало кто сегодня сомневается в том, что примерно так возникает яркий половой диморфизм у райских птиц или павлинов. Более того, Джаред Даймонд42 предполагает, что многое в нашей культуре, вплоть до сделанных (или купленных) нами произведений искусства, по сути — те же павлиньи перья. Еще Дарвин43 вполне справедливо полагал, что многое в нас является результатом полового отбора (собственно, Дарвину и принадлежит сам термин).

Все дело в том, что генные комплексы (может быть, лучше сказать целые геномы) могут быть разного качества. В одних случаях в геноме есть значительный груз вредных мутаций, передавать которые потомству было бы неосторожно. В других — самец может быть носителем отличных генов и, следовательно, отцом крепкого жизнеспособного потомства. Как правило, именно качество генома, отражающееся в интенсивности обмена веществ, а вследствие этого — во внешних признаках, и является для самок критерием выбора. Конечно, куры не думают о том, что этот персонаж такой яркий, крупный, с такими перьями и боевитый… Куры вообще мало о чем думают. Он просто нравится им больше, чем серый и забитый…

У гоминид этот вид отбора никто не отменял — между прочим, даже до сего дня. Многие полагают, что, как и исчезновение внешних признаков овуляции, склонность к моногамии у наших предков — тоже результат полового отбора. Впрочем, далеко не только это: мы действительно во многом такие, какими нас хотят видеть наши женщины. Может, оно и к лучшему…

д. Так кого же она выберет?

…шедшие вторую неделю дожди сделали свое дело: равнина на южном берегу Нариокотоме зеленела с каждым днем. И с каждым днем Рышш уходила все дальше от стойбища на запад, поворачивала на юг и возвращалась к берегу озера Туркана на востоке — круг все расширялся. Ходить по быстро раскисавшей от дождей почве было довольно трудно, но все же сезон дождей нравился Рышш больше засухи. По дороге она примечала места, где распускали листья съедобные растения; некоторые из них скоро уже можно будет собирать, а другим предстояло еще долго наливаться соками, дожидаясь, когда соплеменники Рышш выкопают их корни или соберут плоды. Старейшая женщина племени, сморщенная и грубая Опра, приказала Рышш запоминать места, где можно будет найти пищу для племени. Ну и собирать ее, если попадется что-то пригодное. Впрочем, на это Опра особо не надеялась: дожди начались совсем недавно. Главное было запомнить места.

Опра и другие женщины заставляли девочек постоянно тренировать память на такие вещи, потому что мужчины с их обещаниями добыть слона прямо завтра часто возвращались с пустыми руками. В такие дни Опра брала несколько девчонок, смотрела в сторону солнца, потом поворачивалась и быстро шла в ей одной понятном направлении. «Слоны слонами, а крестоцветные не могут от тебя сбежать», — Рышш не раз слышала, как Опра ворчала нечто подобное, едва не вприпрыжку вышагивая по саванне, чтобы до темноты вернуться к племени с охапками дикой редьки. Откровенно говоря, все свое детство Рышш помнила как одну сплошную редьку с редкими вкраплениями мяса…

Рышш еще было